На главную страницу узла
На главную страницу библиотеки 

Наша библиотека

Константин Костюк

1. Архаика и традиция

В последнее время в российской научной публицистике значительно усилился интерес к социокультурным исследованиям в области изучения традиционных и архаических пластов культуры.1 Этот интерес вполне понятен ввиду шока, который пережила социальная наука после распада Советского Союза: после долгих лет строительства будущего выяснилось, что советское общество находится в далеком прошлом и основные социальные завоевания современной цивилизации - демократию, правовое государство, рыночную экономику и т.д., т.е. задачи общества модерна - стране еще только придется осваивать. Актуальность данного направления работы подтверждается тем, что после распада Советского Союза Россия, вместо того, чтобы войти в круг развитых индустриальных государств, на что она могла претендовать по статусу "сверхдержавы", стала стремительно дрейфовать в сторону стран третьего мира. Новые социальные отношения - демократия, рынок, гражданское общество - оказались ей не по зубам, а по ряду параметров - коррупция, криминализация, социальная дезинтеграция и др. - произошла устойчивая деградация, ассоциирующаяся с архаизацией общества.

Полное поражение российских попыток модернизации, ведущих отсчет с начала 18 в., заставляет видеть в этом некий культурный провал и побуждает обратиться к анализу его причин. Обращает на себя внимание, что при достаточно глубоком усвоении западноевропейских модернизационных моделей Россия всегда умела сохранять нетронутыми базовые структуры традиционного общества, которые и блокировали ее дальнейшее самостоятельное развитие. Наиболее очевидным противоречие между современными и традиционными чертами социума проявились в тоталитарном советском обществе, которое, участвуя на равных с современными демократическими обществами в технической революции, восстановило при этом основы самого архаичного досовременного социума с элементами сакрализации сознания и восточного деспотизма. Демонтаж этих структур лишь изменил формы всепроникающего противоречия между архаикой и модерном, нашедшего выражение в многочисленных контрастах постсоветской российской действительности. Переплетение старого и нового, традиции и новаций в социальной органике российского общества столь многообразно и сложно, что не позволяет применять стандартные модернизационные концепции к России.

Между тем, использование понятия архаики как инструмента изучения современных обществ не является проработанным направлением в социальной науке. Это понятие применялось исключительно к досовременным обществам, по отношению к современным же использовалось иное понятие - традиции. В научной публицистике между архаикой и традицией, как правило, не делается различий. Эти понятия имеют в себе много общего, но должны, тем не менее, строго различаться. Многообразный комплекс явлений, объединяемых в понятии традиции, имеет одно свойство - длительность и стабильность присутствия в культурной жизни. Под традицией имеются ввиду устойчивые культурные и социальные структуры, которые обеспечивают преемственность социальной жизни и задают определенные рамки мотивам и формам социальной деятельности. Традиции многослойны и многообразны, но при этом хорошо структурированы. Всего этого не скажешь об архаике. Она не обладает рациональной структурой, не несет на себе конструктивную функцию регулирования человеческого поведения, не характеризуется определенностью и устойчивостью. Архаика не кристаллизуется в социальных формах - это свойство традиции, но оседает на психологическом уровне, прежде всего - уровне подсознания. Наиболее выражено она проявляется в пограничных ситуациях, в иррациональной мотивации, в спонтанных, внекультурных движениях человеческого духа. Если традиция является транслируемым культурным текстом, то архаика является культурным подтекстом, не формализируемым и не вербализируемым в культуре. Она является некоторого рода оборотной стороной, тенью архаики. Она возникает в местах разрушения культурной органики, там, где происходит разрушение традиции, и призвана в этом случае традицию компенсировать. Поэтому до определенной степени архаика способна управлять традицией. В свою очередь и традиция несет на себе печать архаики, ее дух, стремящийся укоренить культуру в источнике первобытной, природной жизни человека. Архаика составляет жизнь конкретных, но в себе пассивных и не самостоятельных форм традиции. Граница, предел, форма, которую имеет традиция и не имеет архаика, проходит в месте столкновения архаики с модерном.

Лучше всего связь архаики с традицией будет постигнута, если принять во внимание, что архаика появляется в современном обществе только вследствие неспособности выполнять традицией свои функции, вследствие вытеснения традиции в ходе модернизации. В этом смысле архаика - законное дитя модернизации, правда, неорганической, экстремной модернизации. Еще более парадоксальным является то, что архаика сама может быть источником модернизации и разрушения традиции.

Связка традиция-модернизация является элементом классической европейской модели развития. Модернизация мыслится в этой модели как инновационный процесс на основе традиции, устойчивой основы общества. Модернизация не отменяет и не деформирует традицию, а постепенно реформирует ее. Традиция, в свою очередь, не блокирует модернизацию, а ограничивает ее, приспосабливая к существующим отношениям, и медленно приспосабливается сама. Возникающее отсюда развитие становится плавным процессом смены социальных форм и их постоянного усовершенствования. В идеальном случае переход к обществу модерна в этом случае происходит без революций. Жизнь традиций в обществе модерна ускоряется - они существуют не тысячелетия, как прежде, а лишь поколения. Но при этом они сохраняются в максимальном объеме. Идеальной для этой модели являлась Англия 18 - 19 вв. - традиционная, сдержанная, педантичная, в то же время ранее всех индустриализированная и более всех инновационная. Тем не менее, избежать модернизационных революций не удалось ни одной крупной нации - ни англичанам, ни даже США, которые имели неоспоримое по сравнению с европейцами преимущество - отсутствие исторической инерции, балласта статичных традиций. Странам, где эти революции приняли наиболее радикальные формы, например, Франции, была обеспечена длительная политическая нестабильность.

Неизбежность революций делает недостаточной модель традиции - модернизации и побуждает дополнить ее еще одним элементом - архаикой. Именно столкновением архаики с модерном вызываются эти революции, и не обязательно влекут за собой победу модерна. В этой интерпретации концепция модерна не ограничивается лишь инновационным процессом и преодолением традиций. Противостояние традиционных обществ и обществ модерна имеет содержательно-духовные основания. Модерн полностью отрицает дух архаики. Движению назад он противопоставляет движение вперед, возвращению в изначальность природы он противопоставляет конструирование культуры. Иррациональности архаики противостоит рациональность модерна, синкретической слиянности "всего со всем" - дифференциация и специализация, сакральности культурного мира - его гуманность. Традиция в этом случае - линия фронта в арьергардных боях с архаикой, последняя граница культуры, отделяющая человека от природы. Таким образом, классическая модель традиция - модернизация уступает в современной теории место модели архаика - традиция - модерн.

Балансирование традиции между архаикой и модернизацией, с трудом поддерживаемое в странах органической модернизации, т.е. в Европе, едва ли можно было удержать в странах догоняющей модернизации. За десятилетия здесь предстояло сделать то, что в Европе строилось столетиями. Не оставалось времени реформировать старые традиции, их приходилось отменять и вводить новые порядки, учреждения, нормы. Это удавалось сделать там, где модернизация становилась ценностью, но не мыслилась как наступление на традицию: например, в Японии. Традиция там призывалась в союзники модернизации. Прагматические конфуцианские традиции Юго-Восточной Азии позволяли многим странам рационально и селективно подойти к модернизации, не форсируя ее там, где она не необходима. И действительно, такие традиционные ценности, как семья, стабильность, труд, нравственность помогли создать оригинальную модель в высшей степени современного японского общества, для которого возвращение архаики не представляло опасности.

По другому пути пошла Россия. Модернизация с ранних пор здесь стала ценностью, но лишь как техническая, инструментальная. Основы социума - традиционное аграрное общество и абсолютистские формы власти оставались неприкосновенны. Достаточно сказать, что в начале 20 в., т.е. через два столетия после начала петровской индустриализации, крестьянское население составляло абсолютное большинство населения, а государство было последним в Европе, не тронутым парламентаризмом. В то же время и традиция представляла для процесса модернизации не ценность, а помеху. В той сфере, где модернизация проводилась, она проводилась без оглядки на традицию: в сферах модернизации коренным образом менялись содержание и формы жизни. Результат этого подхода - образование групп общества, которые концентрировали в себе или модернизацию, или традицию. Высший класс, дворянство, интеллигенция, бюрократия, промышленники, отчасти купечество и мещане как один мир противостояли океану крестьянства как совершенно иному миру. Модернизационные силы России были по-особому динамичны, силы традиции - по-особому косны. Агрессивная модернизация не видела возможности смычки со стагнирующей традицией. Напряженное противостояние вылилось в буржуазную революцию Февраля, мыслившуюся как преодоление традиции, и нашло завершение в архаической революции Октября, установившей власть архаики.

Приход архаики, как ответа на наступление и разрушение традиции, не есть исключительно российское явление. В той или иной форме он происходил и в других культурах, в виде германского нацизма, европейского фашизма, китайского коммунизма, военных диктатур развивающихся стран. Однако такое развитие событий, разумеется, уже не может считаться нормальным: это провал модернизации, культурный провал. Победа архаики означает поражение модерна, хотя модернизация при этом имеет место.

Прояснить сложные отношения между архаикой, традицией, модерном и модернизацией позволит анализ причин и следствий архаической революции 1917 г. в России. Ее характеризует крайне противоречивое с социологической точки зрения содержание. Эта революция происходила под знаменем утопической модернизационной модели "общества будущего", в которой всему прошлому принадлежала только роль предистории. Проблема традиции в марксизме даже не тематизировалась. Будущее принадлежало новому человеку, свободному обществу, науке, прогрессу. Но уже в теории сущность общества отождествлялась с классовой борьбой, управление им - с диктатурой, его формы - с тотальностью и синкретизмом, общинной жизнью. Под маской модернизации в теории прятались элементы архаики - репрессивность, подчинение личности социуму.

Осуществлена революция была модернизационными слоями общества: городским пролетариатом под руководством радикальной интеллигенции. Но решающим оказалась поддержка крестьянства и главное - привлечение люмпена, образовавшего костяк репрессивных органов. Стимул революционной энергии был очень прост - "грабь награбленное", экспроприация экспроприаторов. Горнилом архаики стала вакханалия гражданской войны, размах террора, стоившего стране 10 млн. жизней. Террор, сжигая в своей топке культуру, разрастаясь и свирепея, особенно в 30-е годы, сам создал собственного проводника архаики - репрессивный партийно-бюрократический аппарат во главе с диктатором, противостоящий всему остальному населению.

Политика партии - субъекта архаики - в послереволюционной истории носила модернизационный характер: стремительная индустриализация, программа всеобщей грамотности, развитие науки, урбанизация. Однако параллельно осуществлялась программа примитивизации общества: была восстановлена в виде колхозов крестьянская община, но уже в огосударствленной форме, совершилась демонетаризация (т.е. натурализация) народного хозяйства и переход на репрессивно-административные - плановые - формы управления, произошла ликвидация институтов гражданского общества (частной собственности, независимых общественных объединения) и правового государства (независимых правовых институтов, разделения властей, представительных органов), была восстановлена империя, усиленно создавалась сакрализированная политическая культура (официальный атеизм, коммунистическая религия, ритуализация жизни, поклонение вождям и т.д.).

Важно отметить, что неизменных, традиционных форм социальной жизни в советском обществе практически не осталось вовсе. Даже семья, половые отношения, традиции в одежде и творческой культуре были радикальным образом перекроены. В этом советская модернизация была полной противоположностью прежней российской модели. Однако цель у модернизации была одна - упрочить архаику, поставить модерн ей на службу, сделать архаичное общество конкурентноспособным с современными. Каким бы ни было отсталым российское аграрное общество, оно было на порядок "современней", чем индустриальное советское.

Таким образом, на примере российской истории видно, что традиция может противостоять и препятствовать архаике. Ради укрепления архаического элемента традиционного общества архаика может целиком пожертвовать традицией. Это в корне противоречит утверждениям тех социологов, которые видят в тоталитаризме кристаллизацию традиционного массового сознания, освобождающегося от пут модерна.2 Архаика селективно относится как к традиции, так и к модернизации: они являются для нее материалом, из которого она выстраивает социальное тело.

В каких же формах существует архаика как таковая? Не является ли она просто метафорой, позволяющей объяснять противоречия модернизации? Парадоксом является, что у архаики действительно нет форм: вспомним, Советское государство даже в сталинский период имело Конституцию, опиралось на представительные органы власти - Советы, заявляло себя как защитница справедливости, демократии, интернационализма, прогресса. Было в нем и институциональное разделение властей - исполнительной, законодательной, судебной. Все строение социальных отношений пронизывал принцип "демократического централизма", который заявлял об ответственности вышестоящих органов перед вышестоящими. Органы государства и партии были в конечном счете выборные, представительные, коллегиальные. Даже репрессии имели свою правовую форму, фиксировались в документации и ни в коем случае не были проявлением отсутствия права.

След архаики стоял лишь в том, что эти формы не действовали или действовали с точностью наоборот: выбирали послушно того, на кого указывали сверху, ответственность действовала только в одном направлении - вниз, разделение властей снималось в верховном единстве партийного руководства и т.д. Все формы Советского государства, как показали события конца 80-х, в два шага - через косметическую реорганизацию "советской демократии" (Съезд народных депутатов > Президент) - переплавлялись в формы современной демократии. Интересно заметить, что архаическая сущность советского общества была настолько скрыта, что так и не стала предметом анализа в западной науке. По всем параметрам институциональные формы советского общества вполне коррелировали с современными, и только по содержанию - посредством негласных, неформальных предписаний и кодексов - это общество было чем-то принципиально иным.

Чтобы зафиксировать бытийные формы архаики, требуется проследить ее генезис. Обычно архаика идентифицируется с очень древними и примитивными формами культуры и социальной жизни. Но это не значит, что с развитием и усложнением обществ она исчезает. Она отступает, становясь редуцированным элементом традиции. Примитивные социальные формы, зафиксированные в традициях, соответствуют примитивным уровням психики. Усложнение социальных форм и традиций требует более глубокой культурной проработки психики. Но простые формы психической жизни не могут исчезнуть совсем, они лишь окультуриваются, застраиваются более высокими слоями. Основной строительный материал, связывающий и погребающий архаические слои сознания - традиции. Традиции - защита против хаоса в индивидуальном сознании. Они противостоят как деструктивному давлению хаоса подсознания, так и давлению модернизации, направленному на конструктивную перестройку устоявшихся слоев культурного сознания. В результате двойного давления традиция объективно слабеет и может не выдерживать давления архаики. Интересно, что сама модернизация не может служить угрозой культуры: традиционалисты жалуются на угрозу архаического хаоса и распада вследствие модернизации.

Традиция, представляющая собой многослойную культурную память народа, служит, как уже говорилось, своего рода почвой социальной жизни. При строительстве новых культурных слоев модернизация разрыхляет ее верхние слои, тогда традиция способна как постепенно перемещаться на участки социальной жизни, не затронутые модернизацией, так и отступать к более старым слоям. При модернизации, затрагивающей общественные сектора социума, традиция все более отступает в приватную жизнь, в семью. Европейская модернизация опиралась на традиционный базис семьи, японская к тому же - на корпоративные традиции. В России наиболее развитыми были не столько семейные, сколько корпоративные, общинные традиции.3 Именно на них был направлен основной удар модернизационного наступления второй половины 19 в., связанный с освобождением от крепостной зависимости. После разрушения патронажных связей с землевладельцем, "барином", в начале 20 в. были демонтированы связи с деревенской общиной. Вслед за этим началось добровольное или, уже при советской власти, недобровольное переселение в Сибирь и в город в процессе урбанизации. Этот процесс усугубился разрушением большой многопоколенной крестьянской семьи. Таким образом, в течении полувека были полностью демонтированы первичные корпоративные отношения крестьянина со связывающим его миром. Это означало беспрецедентное наступление на деревенский жизненный мир, стремительную девальвацию крестьянского жизненного опыта. Но на этом наступление на социальные структуры приватной жизни не окончились. Коллективизация при Советской власти только отчасти означала возвращение к корпоративным традициям. На самом деле, лишая частной собственности уже полностью сконцентрировавшегося на семейном хозяйстве крестьянина, ее удар был направлен против семейных устоев. Это жесткое наступление коммунистов против семьи, выражавшееся в постоянной урезке приусадебных участков, борьба с любыми видами индивидуальной трудовой деятельности, демонтаж религиозных форм брака, форм дифференцированного полового воспитания, форсирование законодательства о разводах, активное вовлечение женщины в индустриальное производство и общественную деятельность, - лишило традицию наиболее прочной почвы частной жизни. Формирование "нового человека" не было простой декларацией, а многоплановым разрушением традиционных структур и горизонтов жизненного мира личности.

Таким образом, особенностью российской модернизации было фронтальное наступление инноваций, выбивающую у социальных отношений какую бы то ни было традиционную почву. Выбивая почву традиции у личности, Сталин создавал тоталитарное государство. Традиционные социальные отношения, отступая из сфер общественной жизни в частную, постепенно были вытесняемы и оттуда. Традиция была вынуждена отступать от верхних культурных слоев к нижним, из сферы социальных структур в виртуальную сферу индивидуальных представлений. Неизменным остался, таким образом, только уровень мифологического сознания, предрассудков, суеверий, моделей индивидуального поведения. Их атомарность, аморфность была усугублена вследствие атаки на устойчивые религиозные традиционные представления. У советского человека, таким образом, стало гипертрофированно усиленным мифологическое сознание, что и состояло целью политики архаизации. Индивидуальные культурные представления, которые не коренились ни в каких социальных структурах официальной культуры, уже не могли быть атакованы, но они и не являлись культурой в собственном смысле. По мере спуска ко все более примитивным слоям культуры, все более утрачивалась устойчивость, стабильность традиций и сквозь них все сильнее просвечивала архаика.

Архаика наиболее ясно являет себя в истории там, где на какое-то мгновение полностью рушатся многослойные построения культуры. Основная функция культуры - защита жизни. Лишенная внешней оболочки культуры, жизнь становится беззащитной, рушатся все искусственные преграды перед насилием, перед биологической животной агрессией человека. Ф. Достоевский, ставя целью приблизиться и заглянуть в бездну архаики, смоделировал путь Раскольникова, сознательно поставившего цель преодолеть все культурные преграды неприкосновенности чужой жизни. Но культура не отдала его в руки архаики. Он был человеком модернизации. Гораздо легче путь к архаике проделывает более примитивный, традиционный человек. У Достоевского это образ Смердякова. Убить мимоходом, не задумываясь и никогда потом не раскаиваясь - вот истинное явление архаики.

С аффектом, агрессией, насилием прорывается архаика в мир культуры. Убийство - ключевой пункт этого прорыва. Другой известный исследователь механизмов архаики - З. Фрейд - включал сюда также инцест и сексуальное насилие. Архаика выступает также в дезинтеграции, хаосе, распаде. Культурно укорененными архаическими представлениями в российском менталитете были анархический идеал "воли" и поведенческие модели ее достижения - бунта. Наиболее ярким примером явления архаики в социальной жизни является гражданская война - не просто война против "чужого", опосредованная культурными механизмами, но война против "своего", против круга ближних, которой особенно прочно защищен культурой. "Капиталистическая война имеет писанные законы, но у гражданской войны один собственный закон... В гражданской войне нет суда для врага... Если не ты убил, ты будешь убит", - писал О. Лацис.4 Братоубиственная гражданская война в России, уникальная по размаху не только в отечественной, но и в мировой истории,5 означала прорыв стабилизирующих механизмов культуры, взрыв архаики. С завершением борьбы "красных" и "белых", вакханалия архаики продолжилась при Сталине, исчисляя десятки миллионов жертв уже "без оснований", среди своих.

Идентифицировать гражданскую войну с вспышкой архаики - не открытие. В истории России происходило множество восстаний и бунтов общенационального значения. Все они после подавления практически ничем не заканчивались. В условиях традиционного общества ничем, кроме восстановления "традиционного" порядка, они закончиться и не могут. Архаическая революция 1917 г. имела другую природу. Она последовала непосредственно после модернизационной революции Февраля и имела характер защиты самого традиционного общества перед модерном. В силу того, что , с одной стороны, индивид почувствовал экзистенциальную угрозу со стороны разрушающего модерна, с другой стороны, культурные механизмы защиты были сломлены, сама архаика - без посредства традиции - выступила против модерна. Свою защиту архаический человек стал выстраивать не столько инструментами традиции, сколько инструментами модернизации, поставив модерн себе на службу. Советская модернизация оказалось формой существования и укрепления архаики.

Поэтому наибольший интерес при изучении архаических элементов общества должен представлять анализ процесса, каким образом архаика оформляет и подчиняет себе модерн. Этот анализ выводит на задачу построения "топологии архаики". Топология архаики советского общества позволит перейти к подобной топологии постсоветского общества.

Если мы будем иметь ввиду, что аграрное крестьянское население дореволюционной России составляло 82 % и что неграмотных в стране было 72%, при том, что в Великобритании деревенское население составляло только 12%, то становится очевидным, что царское правительство Петербургского периода значительно сэкономило усилия по модернизации страны. И советская эпоха в какой-то степени справилось с задачами модернизации более успешно, чем царская: за следующие 50 лет величина сельского населения снизилась до 45 % (сегодня - 25%), "силовым" путем была ликвидирована неграмотность, Советский Союз вышел на ведущие места по некоторым количественным показателям высшего образования, медицинского обслуживания и т.д. В то же время не менее очевидно, что разрыв между Россией и развитыми странами за советскую эпоху не только не уменьшился, но значительно увеличился, о чем свидетельствует полная неконкурентноспособность советской экономики, доставшейся в наследство России.

Неуспех архаической модернизации был запрограммирован уже с самого начала в ее модели. Тем не менее, он не был столь бесспорен, коль скоро темпы роста советской экономики в некоторые периоды далеко опережали европейские. Рост был возможен до исчерпания пределов экстенсивного, трудоемкого и малотехнологиченого развития, до наступления информационной и коммуникационной эры модерна. Выяснить пределы архаической модернизации позволит топология архаики в советском обществе, прослеженная по основным социальным секторам.

1. Власть. Главным итогом гражданской войны было овладение архаикой политической власти. В течении месяцев были демонтированы достижения модерна в политике - плюрализм партийной жизни, демократические институты, инструменты представительства. Власть получила форму диктатуры - в виде автократии (Сталин) или партийной олигархии (брежневское Политбюро). Перевоплощение народных волнений в диктатуру - давно замеченный феномен архаизации политики (Др. Греция), но в данном случае он приобрел новую природу благодаря такому инструменту модерна, как политическая партия. Архаикой были востребованы мощные организационные, легитимационные, идеологические и воспитательные ресурсы партийной организации при полном выхолащивании ее конкурентной природы. То же можно сказать о представительных органах Советов - они были поставлены под контроль и использованы как легитимационное средство. Партия в качестве источника власти и Советы в качестве ее посредника стирали прежде очевидную границу между властью и народом и делали диктатуру неуязвимой.

2. Идеология. Еще дальше архаика продвинулась в области политического сознания. Ей удалось обратить вспять процессы секуляризации, индивидуализации и эмансипации гражданского сознания. Под прикрытием государственного атеизма, борьбы с Церковью и религией были созданы мифологические комплексы государственной идеологии и осуществлена полная сакрализация политического сознания. Политическая жизнь была ритуализирована, выведена из под критики, закрыта от всех внешних влияний.6 Идеология - инструмент концептуализации и рационализации политического сознания модерна - была использована в целях многонаправленного проникновения государства в иные жизненные практики. Она позволяла искажать картину социальной реальности и манипулировать поведенческими мотивами личности до неведомой прежде степени. Поэтому политическая власть в короткий срок сумела достигнуть беспрецедентного в российской истории абсолютного могущества. Очевидно, это стало возможным вследствие отсутствия границ в качестве традиций, препятствующих в прошлом подобной экспансии государства и возникновению тоталитаризма.

3. Государственное управление. В этой области архаике удалось добиться полной монополизации управления при сохранении всех достоинств институционального разделения властей. Используя еще один инструмент модерна - бюрократический аппарат, советская архаика полностью иерархеизировала управление и лишила его всех элементов самоуправления и автономии. Волевое движение было возможно только в одном направлении - сверху вниз. За формами номенклатуры скрывался кастовый характер советской политической элиты. Корпоративные, клановые по своей природе отношения были прекрасно вписаны в формализованные властеотношения советской системы. Советское государство выделялось гипертрофированно разросшейся репрессивной сферой безопасности, которая превратилась в ключевой источник власти.7

4. Право. Советской архаике удалось подчинить власти механизмы права, которые развиваются в модерне как автономные от политической власти регуляторы социальной жизни. Целые регионы были выведены из-под действия права, был устранен принцип равенства всех перед законом. Правовое сознание было редуцировано до примитивного, элементарного уровня. Архаике удалось почти полностью устранить из общественного сознания представления о правах человека, об индивидуальных свободах. Это позволило безболезненно декларировать эти права в Конституции, международных документах.

5. Экономика. Поразительны завоевания архаики в хозяйственной жизни. Были элиминированы все формы капиталистического хозяйствования, обеспечившие технологический прогресс. Была устранена частная собственность, источник индивидуализации личности и эффективного управления собственностью. Национализированная экономика была натурализированна, лишена конкурентных стимулов развития. Тем не менее, были реализованы другие возможности модерна - рациональный расчет, планирование, использование результатов технической революции. Отсутствие рыночных механизмов и индивидуальных стимулов был компенсировано архаическими средствами - жесткой дисциплиной, свободным, почти ничем не регулируемым волевым распоряжением трудовыми и материальными ресурсами.

6. Общество. Наиболее ярко власть архаики в советское время демонстрирует факт, что почти на столетие в стране исчезли все проявления протеста - доселе невиданное в российской истории явление. История французской революции учит, что народ, раз поднявшийся на революцию и познавший вкус к победе, становится в дальнейшем революционным народом par excellence. Так было и в России, начиная с 1905 г. Так и осталось в идеологическом образе советского народа. Задавленный репрессивной властью народ должен был хранить свои революционные традиции, готовить мировую революцию и быть при этом лишенным права на элементарную забастовку.

Достижению этого состояния способствовала не только идеологическая пропаганда и всесилие репрессивных органов, но, прежде всего, инструмент добровольных общественных ассоциаций - профсоюзов, различных общественно-политических объединений, к которым принадлежала и партия. Посредством государственного контроля архаикой были инструментализированы и обращены против модерна механизмы общественной интеграции. Уникальным феноменом была "коллективизация" всей страны - превращение организационных форм производственной деятельности в "трудовые коллективы". Коллективы обещали каждой личности право на равное участие в общественно-производственной жизни, но во многом служили инструментом подавления индивидуальности.

7. Человек. Главной целью архаики в борьбе с модерном было предотвращение индивидуализации, освобождения личности. Человек архаики - не личность, а материал, инструмент, раб. Советский человек не просто должен был служить режиму, строя коммунизм, он должен был делать это активно и инициативно, как человек, "имя которого звучит гордо". Борьба свободной личности в советском обществе при такой постановке вопроса частью заключалась в том, чтобы стать пассивной, серой личностью, но - личностью в себе и для себя, а не "для другого". Альтернатива, выдвинутая перед личностью, способствовала возникновению двух типов поведения: идеологического монстра, подобного "героям революции", и технократа, уходящего из политики в экспертную культуру, если это позволяли условия. Хотя "идеологический монстр" жил в каждом гражданине, у технократа он редуцировался до момента абсолютной лояльности власти, т.е. до полной дистрофии гражданского чувства. Иными словами, заморозив некоторые базисные структуры личности, архаика позволяла развиваться остальным. Раскол между архаикой и модерном, который прошел сквозь все сферы бытия, был особенно болезнен в технологических сферах, аутентичных модерну.

8. Наука. В советском обществе наука получила приоритетное развитие, даже по сравнению с западными обществами. Тем не менее, эффективность внешних инвестиций в науку была блокирована внутренними ограничениями. Социальные науки, посредством которых модерн стимулировал социальное развитие, были заморожены, по сути, в эмбриональном состоянии. Новые идеи и подходы, которые не совсем укладывались в мифологически-материалистическую картину мира, были просто запрещены. Периодическое преследование отдельных секторов модерна, наподобие компаний против генетики или кибернетики, нужны были власти для того, чтобы держать ученых под репрессивным давлением. Наконец, архаика была просто нечувствительна к модерну: такие связанные с технологиями будущего явления, как информационная и коммуникационная революции, остались для нее незамеченными.

9. Новые технологии. Ситуация с технологиями очень наглядна для понимания беспомощности архаики: она была готова взять все, что дает модерн, но не обладала ни способностью это развивать, ни готовностью менять ради этого цивилизационные основы общества. Советскому обществу хорошо походили массовые конвейерные формы тэйлоровской производства, иерархическая структура организации менеджмента, тяжелая промышленность, машиностроение, особенно в сфере производства военной техники. Но поскольку эти новации стимулировали также массовое потребление, внутреннее развитие личности - их прикладное значение блокировалось системой. Человек с компьютером был, в сущности, для архаики опаснее, чем человек с автоматом.

Таковы некоторые примеры того, как архаика вошла в новые формы жизни и подчинила их себе. Полное раскрытие топологии архаики - гораздо более серьезная задача, предполагающая многосторонний анализ жизненного мира советского общества. Если выделять основные начала, обуславливающие архаизацию модерна в советское время, можно назвать следующие:

1. Родовое начало. Социализм нес в себе печать идеологии рода - обобществления собственности, подчинения личности роду, сакральности мифологии рода. Очевидно, родовой комплекс принадлежит наиболее древним, близким архаике слоям традиции, восходящим к самому примитивному уровню общества. Родовые традиции были полностью преодолены западными обществами, вследствие чего сохранялись лишь на ментальном уровне, способствуя появлению коммунистических идеологий, но в России их следы все еще сохранялись в формах общинной жизни. Как практически вымерший слой сознания, родовой комплекс явился в виде "новой идеологии", враждебный всем иным, в том числе традиционным идеологиям.

2. Репрессивное начало. Архаика по своей природе репрессивна, поскольку путем репрессий компенсирует дефициты культурных и социальных механизмов управления социумом. Чем менее низок культурный слой традиции, тем более он репрессивен. Поскольку целостность традиционного сознания после модернизационной и архаической революций в России была разрушена, она была компенсирована этим элементом архаики. Насилие служило инструментом, посредством которого в пожарном темпе создавались и фиксировались новые "советские традиции". По мере укрепления этих традиций репрессивное начало ослаблялось. Репрессия наиболее эффективно помогала подчинить инструменты модерна целям архаики. Репрессивный потенциал советской архаической революции был столь велик, что способствовал развитию цивилизации милитаризации и конфликтности, проявившейся в глобальном военном противостоянии систем.

3. Сакральное начало. Архаика сакральна, но не религиозна. Если религиозность выражает культурную форму сакральности, опосредованную комплексом религиозных представлений и традиций, то сакральность представляет собой элементарные формы синкретического восприятия мира. Сакральность проявляется не через веру, как религия, а через поклонение, как культ. Поэтому предпосылкой распространения сакральности в советском обществе было "расчищение" почвы от религии и традиции путем "научного атеизма". Архаика сакрализировала новые социально-культурные формы как культ и власть, и нейтрализовала старые как "суеверия". Формы модерна были инкопрорированы в сакральные комплексы культуры как средства, а не цели, чем были с успехом подавлены мировоззренческие влияния модерна.

Важно отметить, что цели архаики не могли быть достигнуты. Архаика обречена на поражение самой логикой цивилизационного процесса. В России ее триумф мог быть только временным: во-первых, она была заведомо неконкурентноспособна по отношению к модерну, во-вторых, она была вынуждена играть на поле модерна. Родовое, сакральное и репрессивное общество могло воплотиться только в отдельных регионах бытия. Архаика встретила в России со стороны общества и личности мощное сопротивление. Однако согласно инверсионной логике, это сопротивление затронуло взаимно и модерн и само по себе еще не вело к созданию общества модерна. Так, сопротивление личности идеологически-мифологической агрессии режима выражалось в стремлении уклониться от этого воздействия, что вело к возникновению пассивного гражданского сознания. Диктат архаической власти вызвал отчуждение от власти. Сопротивление засилью тоталитарным общественно-политическим организациям обернулось их внутренней формализацией и блокированию всех форм социальной интеграции. Уничтожение частной собственности имело следствием укрепление эгоцентрического утилитаризма на остатках личной собственности. Иными словами, благодаря своему сопротивлению личность вместо планируемого нового "советского человека" превратилась в homo soveticus - весьма невзрачного, пассивного, ограниченного, суеверного, но в каких-то внутренних пространствах души оставшегося свободным и непорабощенным представителя человечества. Сопротивление, блокирующее новые традиции, тем самым подпитывало архаику. Одной из форм "бегства от действительности", например, был алкоголизм - сугубо архаическое явление. Во всяком случае, материал, оставшийся после эпохи архаики, лишь в малой степени годился для эпохи модерна. Это стало очевидным довольно быстро после падения коммунизма.

Тем не менее, система модернизированной архаики пала, взорванная изнутри, а не снаружи. Примечательно, что ее могильщиками были не столько массы, сколько номенклатура и партийно-государственный аппарат, которому, как оказалось, наиболее тяжело было выдерживать внутренний раскол между архаикой и модерном. Политический класс и бюрократия были носителями архаики, использующими все преимущества ее власти. Но в то же время они оставались не некими архаическими "вождями и жрецами", а по-преимуществу детьми модерна. Сакральный по содержанию политический культ был по форме полностью секуляризирован. Номенклатура при всей своей закрытости не обладала наследственными правами власти, а партийные "жрецы" вынуждены были аргументировать "научно". Носители власти использовали власть эгоцентрично, т.е. не служа сакральному онтологическому порядку, а добывая личные привилегии. Из их цинизма и вместе с тем прагматизма родилась перестройка. Чтобы укрепить шаткое в конкурентной борьбе с Западом положение архаики, они должны были сделать обществу новый вспрыск модернизации и привести его в движение. Но в этот раз заморозить "оттепель" им не удалось...

События 1989 - 1991 г. означали победу модернизационной революции. Тем не менее, после нее наивно было бы ожидать скорого построения общества модерна в России. Для этого не было материала. Поражение архаики по всему фронту вело отчасти и к поражению структур модерна, встроенных в советскую архаичную систему. Победа модерна может сопровождается его же отступлением, поражение архаики не отрицает возможности ее роста. О модерне в постсоветской России можно говорить только как о сущности строящегося общества, но не формах. Архаика находит новые формы приспособления к модерну. Если прежде речь шла об модернизации архаики, то теперь идут процессы архаизации модерна. Механизм этих процессов тот же, что и прежде, - стремительное разрушение традиций и близость социального хаоса. Меняются только позиции сторон: создаются предпосылки того, чтобы постепенно вытеснять архаику и лишать ее власти. Сама по себе архаика неистребима ни на каких уровнях развития общества. Значительную прогностическую ценность имеют попытки дать анализ того, как из архаических структур советского общества вылупляются структуры общества модерна, и в каких формах находят новую жизнь архаические элементы в становящихся традициях нового общества.

Влияние архаики проявляется сегодня в коррозии новых социальных институтов и очевидно деградирующем характере социального развития. Деградация общества наиболее очевидна в том секторе, из которого исходили основные импульсы модернизации - в экономическом. Банкротство советской системы отразилось беспрецедентным экономическим падением, которое повлекло за собой столь же катастрофическое падение стандартов потребления. Захлестнувшая население нищета самопроизвольно продуцирует этос архаики - физическую и моральную деградацию, примитивный ассортимент продукции вследствие низкого спроса, дезорганизацию и дестабилизацию общества. Параллельно деиндустриализации развивается сектор примитивной субсистентной экономики приусадебных хозяйств. Черты советской безденежной перераспределительной экономики можно сегодня наблюдать в демонатеризации и долларизации экономики, перманентном кризисе финансовой и фискальной системы. Отчетливые черты архаичной советской системы несет на себе и выросший из нее российский капитализм - капитализм, во-первых, "дикий", нерегулируемый законом и традицией, во-вторых, "политический", возникший из остатков государственно-распределительной системы, в-третьих, "олигархический", превративший деньги в основной ресурс власти, в-четвертых, "приятельский", основанный не на формализованной правовой почве, а, как и прежде, на личных связях.8 Из постсоветского общества не мог вырасти массовый активный мелкий предприниматель и фермер, не могло возникнуть среднего класса. Яркий признак архаики сегодня - раскол на бедных и богатых, свойственный развивающимся обществам.

К сферам, наиболее проникнутым архаикой, принадлежит и политика, хотя она была отмечена наиболее радикальными позитивными изменениями: переходом к демократии, правовому государству, многопартийности, Конституции и т.д. Российская демократия довольно быстро приняла черты клановой, корпоративной и олигархической демократии. Политические партии, социально крайне слабые, несут яркий отпечаток клиентелл, политическая жизнь представляет собой поле олигархических разборок посредством карманных СМИ. Очевидно - партии, СМИ, выборы сохраняют природу инструментов на службе у архаики. Архаические черты проявляются и в развитии авторитаризма, как закрепленного в Конституции, так и, в особенности, расцветающего в региональных авторитарных режимах. Рост регионализма породил кризис федерализма, сопровождающийся внутренними вооруженными конфликтами и растущим военным бюджетом, собственно, нищего государства. Империалистический элемент российской политической культуры не изменился, а по сути обнажился в результате войны на Северном Кавказе. При этом налицо растущая аномия государства в результате падения законности и коррумпированности бюрократии. Растет потеря властью доверия и отчуждение ее от населения. Ничто не говорит и об укреплении правовых оснований государственной жизни: судебная система как и общее правосознание остаются крайне неразвитыми, обеспечение принципа неотвратимости возмездия как и гуманных условий исполнения наказаний стали еще более нереализуемыми.9

Не приобрело черт современности и российское общество. Его архаические черты усилил резкий рост потенциала конфликтности, социальная дезинтеграция, потеря социальной идентичности, утрата ценностного консенсуса. Вследствие этого бушуют информационные войны, множатся заказные убийства, обостряются этнические конфликты. Немыслимой прежде степени достигла криминальность общества, наркомания. Во всех регионах стремительно расцвела и оплела хозяйственные и политические структуры организованная преступность. На месте отмерших общественных организаций не возникло адекватных гражданскому обществу новых, не получили силы и механизмы влияния общественности на власть. В короткий срок в значительной степени была редуцирована социальная сфера государства: растущее число нищих и бездомных не позволяет об этом забывать. Ухудшилось состояние медицинского обслуживания, образования О деградации общественной жизни свидетельствует катастрофическое падение продолжительности жизни, стремительное сокращение населения.

О стремительном разрастании архаики свидетельствует так же состояние собственных секторов модерна, - науки и технологий, - за счет которых советская архаика пыталась поддержать свою конкурентноспособность. Сокращение финансирования НИОКР и науки, сокращение количества научных организаций и ученых составляет многие разы. При многоразовом падении капиталовложений катастрофически снизился и технологический уровень российской экономики. "Утечка мозгов" и значительное увеличение доли сырья в экспорте - две стороны одного процесса детехнологизации и демодернизации культуры.

Таким образом, праздновать победу модернизационной революции через десять лет после ее начала не приходится. Объективно говоря, элемент "современности" в российском обществе по сравнению с советским последнего периода скорее уменьшился, чем увеличился. Во всяком случае, степень хаотичности и вакханалии "стихий" в нем на порядок выше. Архаический характер российского общества находит выражение хотя бы в том, что противостояние России с Западом, первоначально почти исчезнувшее, вновь восстановилось. Причем во всех конфликтах Россия выступает не на стороне ценностей модерна - прав человека, демократии, а скорее поддерживает ценности иного характера, прежде всего, незыблемого государственного суверенитета. В глазах западных обществ Россия сохраняет и все более проявляет характер репрессивной культуры. Как и прежде, в глазах мирового сообщества от России исходят только опасности - если не ядерной войны, то экологической, гуманитарной и пр. катастроф.

Тем не менее, сравнивая социокультурный ландшафт советской и постсоветской эпохи, можно сделать следующие утверждения. Ни родовое, ни репрессивное, ни сакральное начала не определяют больше характера российской культуры. Хотя эти начала присутствуют, и все еще в значительной мере, они не составляют оснований легальной, официальной культуры. Они присутствуют скорее как антикультура, т.е. как то, что должно культурой преодолеваться. Архаика, невзирая на количество, стала перефирийным, привходящим элементом культуры - это определяет сущность прозошедшего изменения. Бросается в глаза, что в своих нынешних характеристиках Россия в значительной степени сближается с развивающимися странами. Авторитаризм, нестабильность, социальный дисбаланс, нефункциональность современных институтов, отсутствие динамики в развитии - все это черты развивающихся, традиционалистских обществ. Все эти общества, однако, не являются архаическими. Их проблемы с современностью заключаются в том, что ткань их культуры составляют традиции более низкого уровня развития, чем в обществах развитых. Их задача - в сжатые исторические сроки нарастить новые слои, избегая при этом коррозии культуры, модернизационных катастроф. Модернизация и здесь сопровождается усилением присутствия архаики, но не отдает ей при этом власти. Даже самые суровые авторитарные режимы не имеют подобных тоталитарных претензий, какие имела в свое время советская номенклатура. Через авторитаризм прошли в свое время многие европейские государства - Италия, Австрия, Испания, Португалия, Греция и др. Под сенью авторитарных режимов нередко могли проводиться в жизнь либеральные программы (Чили).

Тем не менее, обе присущие России альтернативы развивающихся обществ - хаос и дезинтеграция в стране или авторитарный режим - порождены стихией архаики и в значительной степени блокируют модернизацию. Авторитаризм представляет собой реакцию традиционализма на модернизацию, при которой задача модернизации подчиняется, а иной раз приносится в жертву задаче сохранения стабильности обществ. Он, как правило, укрепляет почву политической традиции ради ускорения экономической модернизации. Благодаря этому не происходит ни столь глубокого разрушения традиций, ни столь радикальной модернизации, как это было возможным в Советском Союзе. Умеренность авторитаристского традиционализма происходит от его чувства границы, задаваемой традицией, от чувства пластичности культурного материала. Это не устраняет опасности срыва в архаику, поскольку авторитаризм означает монополию традиционализма на власть и не исключает возможности злоупотребления ею. Но бесспорен и тот шанс, который авторитаризм дает развивающимся обществам, - ускоренный и в то же время максимально стабильный переход к модерну, вызревание современного общества из традиционного. Можно гадать, был бы переход к модерну в таких странах, как Испания или Португалия, без авторитарных режимов быстрее и эффективнее, во всяком случае он обошелся без таких потрясений, как в России, Германии, Китае, на Кубе и т.д. Хорошее сравнение эффективности архаической модернизации и модернизационной архаики предоставляет пример Южной и Северной Кореи.

На вопрос, является ли неизбежным для России определенный период стагнирующего авторитаризма, едва ли существует ответ. Архаика пропитала уже своим ядом соки молодого организма российского демократического государства. Однако почвы традиции и традиционализма, на которую бы опирался вылечивающий от архаики авторитаризм, в России нет. Возможный в России авторитаризм будет питаться соками той же архаики. С другой стороны тем, модерн проник в российскую культуру на порядок глубже, чем в большинстве развивающихся обществ, - еще в начале века Россия задавала моду в европейском искусстве. Пример послевоенной Германии показывает, что возможность прямого перехода в модерн существует. Все это сохраняет шансы на то, что с архаикой в России будет бороться не традиционализм в лице авторитаризма, а сам модерн - в лице демократического и правового государства, становящегося гражданского общества, развивающейся рыночной экономики.

1 Ахиезер А.С. Критика исторического опыта России. М., 1997; Ахиезер А.С. Дезорганизация как категория общественной жизни // Общественные науки и современность, 1995, N 6; Ахиезер А.С. Куда идет Россия // Материалы Независимого теоретического семинара "Социокультурная методология анализа российского общества". Под ред. Туркатенко Е., № 3, М., 1996; Ахиезер А.С. Как "открыть" закрытое общество // Материалы Независимого теоретического семинара... 1997 г.; Яковенко И.Гр. Власть в русской традиционной культуре: опыт культурологического анализа // Материалы Независимого теоретического семинара... № 3, М., 1996; Вишневский А. Кризис русской соборности и консервативная модернизация в СССР // Материалы Независимого теоретического семинара, №5; Яковенко И. Цивилизация и варварство в истории России // Общественные науки и современность, 1995, N 4 - 6 и 1996, N 3 - 4; Щербинина Н.Г. Архаика в российской политической культуре. Полис, 1997,№ 5; Рашковский Е. Опыт тоталитарной модернизации России, // Мировая экономика и международные отношения, 1993 / 7.

2 См. Яковенко И.Гр. Власть в русской традиционной культуре: опыт культурологического анализа // Материалы Независимого теоретического семинара... № 3, М., 1996.

3 Ценно замечание К. Леонтьева, крайне консервативного писателя, что семейные начала в России развиты значительно слабее, чем в Европе. См. Византизм и Славянство. М., 1992. С. 16-18. Он выделял приоритеты государственности в российском общественном сознании. Многие писатели подчеркивали значение родового начала в российской истории и быту. Процесс расшатывания и разложения основ общины развернуто раскрыт у В. Леонтовича История либерализма в России. М., 1996. Все эти замечания позволяют сделать вывод, что процесс выделения из родовой жизни семейных форм и основанного на них частнособственнического уклада хозяйства на территории России изначально значительно отставал от европейского.

4 Известия, 23. Августа 1918. Цит по: Courtois, S. (Hrsg.) : Das Schwarzbuch des Kommunismus: Unterdruckung, Verbrechen und Terror, Munchen, 1998. С. 83.

5 Сравнимыми явлениями может быть только революция в Камбодже, отчасти - в Китае. Наиболее целостную картину социалистических архаических революций дает вышеуказанная "Черная книга коммунизма": Courtois, S. (Hrsg.) : Das Schwarzbuch des Kommunismus: Unterdruckung, Verbrechen und Terror, Munchen, 1998.

6 См. Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М., 1998; Яковенко И.Гр. Власть в русской традиционной культуре: опыт культурологического анализа // Материалы Независимого теоретического семинара... № 3, М., 1996.

7 См. Восленский М. Феодальный социализм. Место номенклатуры в истории. // Новый мир, М., 1991/9.

8 См. Исправников В.О., Куликов В.В.: Теневая экономика в России: иной путь и третья сила. М., 1997.

9 См. Семитко А.П. Русская правовая культура: мифологические и социально-экономическиe предпосылки, // Государство и право, 1992 / 10

Я приглашаю Вас присылать интересные для читателей и Вас работы
Николай

avtor@spasi.ru

П р а в о с л а в н а я с т р а н и ц а Н и к о л а я А р д а б ь е в с к о г о